Государственный академический Мариинский театр - Комментарий №11

Пусть не по горячим следам, но всё-таки хочу заняться обзором и критикой этого спектакля и отметить, что все недостатки восприятия, я бы даже сказал, абсолютного неприятия спектакля у большинства думающей публики, хочется отнести к неуместной, бездарной интерпретации гениального произведения П.И. Чайковского, предложенной польским режиссёром, Марушом Трелински. Я имею столь же серьёзное намерение разгромить этот гнусный пасквиль и пародию на шедевр русской классики, насколько тенденциозна и пародийна сама эта постановка. Знатоки оперного искусства прекрасно знают сюжет романтической сказки о слепой девушке Иоланте, и о её счастливом прозрении, благодаря возвышенной любви графа, бургундского рыцаря Водемона. Этот сюжет вдохновил брата великого русского композитора, Петра Ильича Чайковского, Модеста Петровича на создание великолепного либретто, которое, благодаря гениальной музыке гения Петра Ильича, стало бесценным шедевром мировой классики, оперой «Иоланта». Для данного спектакля упоминание в программке спектакля имени Модеста Петровича в качестве либреттиста кажется вообще бестактным и неуместным, потому что, мало того, произвольно изменён литературный текст отдельных арий, но и сама романтическая сказка, стараниями тенденциозно настроенного режиссёра и его прислужников, превратилась в мистерию отмщения и покаяния. Ужасающие несоответствия шокировали и возмущали, начиная с оформления спектакля (сценография соотечественника Трелински, Бориса Кудличка). Произвольно изменено время действия сюжета, и время года событий сказки. Знатоки оперного искусства прекрасно помнят, что действие должно происходить на юге Франции. Время действия: лето одного из дней XV века. Для непосвящённых, напомню, что в оригинале действие должно происходить летним днём, среди благоухания райского сада, в котором, как в теплице, взращивалась нежная и самая любимая роза Неаполитанского короля Рене, его дочь, Иоланта. Из тёплого, райского лета создатели этой версии спектакля перенесли героев сказки в холодную российскую зиму, а сам «райский сад» стараниями новых «редакторов истории», депортирован в Сибирь, на лесоповал. Антураж сценического действия, это – подвешенные, словно на эшафотах виселиц, безжизненные стволы деревьев с подрубленными корнями, образующих в массе чудовищный, мрачный лес-некрополь, а стены комнат «дворца» короля Рене разукрашены черепами с роскошными, ветвистыми рогами, безвинно лишенных жизни ланей и оленей. Сказочный дворец и колыбель Иоланты в трактовке польского режиссёра стал лагерным бараком, а её уютная девичья светёлка палатой психиатрической больницы. Любящая и преданная кормилица Иоланты, Марта в трактовке Трелински, злобная фурия, санитарка психбольницы, а верные спутницы детских игр, Марта и Бригитта – мстительные и бездушные сиделки. Таинство переодевания Иоланты перед её отходом ко сну поразительно напоминают насильственное облачение пациента дурдома в смирительную рубашку, а таинственные, мистические пассы прислуги над, засыпающей после «очередной психической агонии Иоланты», наводят на мысли о насильственной инъекции психотропных средств. Искажено автором и таинство целительства Иоланты восточным лекарем Ибн-Хакиа, потому что таинству исцеления, по оригиналу, предшествует внезапное духовное прозрение Иоланты, наступившему в момент её встречи с рыцарем Робертом. Но у Трелински этому исцелению предшествуют маниакальные сцены со шпионским подслушиванием и прослушиванием откровений отца и лекаря Ибн-Хакиа, которые вела полоумная Иоланта за дверью своей палаты. Доблестные рыцари Водемон и Роберт, по версии польского режиссёра, – заплутавшие в лесу лыжники, и вместо атрибутов рыцарства – шляп и шпаг, у них на головах спортивные шапочки, а в руках спортинвентарь – лыжные палки. Сам всемогущий, но милосердный, потому что кающийся в своих кровавых прегрешениях, король Рене, представлен в трактовке Трелински не иначе, как лютый офицер НКВД в галифе и с винтовкой в руках… А разве может иначе интерпретировать последствия засилья «бесчеловечного российского режима и пагубной русской культуры» рефлексирующий польский интеллигент со своим воспалённым, болезненным воображением? Но помилуйте, при чём здесь гениальная опера великого композитора? При чём тут любимые персонажи двух великих творцов русской национальной культуры? При чём здесь сцена культурной столицы России, превращённая в лобное место для казни «бесчеловечного сталинского режима» и «чужеродной, примитивной, во всех отношениях, русской культуры»? И до каких пор можно казнить Россию и призывать россиян к покаянию? Эта совместная творческая работа коллектива польских соотечественников, среди которых мы находим и Томаша Папакуль, и Томека Выгода производит впечатление неизлечимой коллективной паранойи, и щедро проплаченного Збигневом Бжезинским социального заказа. А наших отечественных театральных критиков так и хочется спросить, как вам такая Интерпретация сказки? Этот сценариум не я придумал. Он родился из ассоциаций. Или у меня больное воображение? А может быть не у меня? Известно, каким был патриотом Чайковский. Его брат, Модест Ильич в обширной биографии гениального русского композитора «Жизнь Петра Ильича Чайковского» замечает, что Пётр Ильич весьма недоверчиво и пренебрежительно относился к версии о своём польском происхождении и считал себя по исконно русским, при этом беспрестанно подчёркивал свой патриотизм. В литературном наследии композитора можно найти множество свидетельств его любви к России. В одном из писем к Н.Ф. фон Мекк, из Вены, композитор признается: «Вы пишете, что лучше всего вернуться в Россию. Еще бы! Я люблю путешествовать в виде отдыха за границу; это величайшее удовольствие. Но жить можно только в России, и только живя вне её, постигаешь всю силу своей любви к нашей милой, несмотря на все её недостатки, родине». При этом следовало бы отметить, что Польша* была в те времена одним из княжеств Великой Российской империи, неотъемлемой частью России! Еще одно яркое высказывание Чайковского: «…отчего прогулка летом в России, в деревне, по полям…, бывало, приводила меня в такое состояние, что я ложился на землю в каком-то изнеможении и наплыва от любви к природе, от тех неизъяснимо сладких и опьяняющих ощущений, которые навевали на меня лес, степь, речка, деревни вдали, скромная церквушка, словом, всё, что составляет убогий русский, родимый пейзаж». Начиная с 1880-х годов, его имя становится популярным не только в России, но и за рубежом. Чайковский с большим успехом выступает как дирижер симфонических концертов и опер, совершает ряд концертных поездок по городам Европы, где исполняются его произведения. Одной из триумфальнейших была поездка в Прагу в 1888 году. После нее Чайковский записал в свой дневник: "В общем, конечно, это один из знаменательнейших дней моей жизни. Я очень полюбил этих добрых чехов. Да и есть за что!!! Господи! Сколько было восторгу, и все это не мне, а голубушке России". Источник: http://www.aphorisme.ru/about-authors/chaykovskiy/?q=1137 Исполнители главных ролей, Екатерина Гончарова, Владимир Феляуэр, Владимир Мороз, Сергей Семишкур, Кира Логинова и замечательный хор театра, как могли, старались соблюсти традицию, спасти первоначальный замысел спектакля, но в рамках абсурдной режиссуры Трелински сделать это было почти невозможно. Тем не менее, сценическое и вокальное мастерство солистов и артистов ведущего оперного коллектива страны вызывало восторг и благодарные аплодисменты публики. Чего нельзя сказать о режиссёрской трактовке спектакля. Хотелось бы пожелать современным дилетантам от искусства, почаще обращаться к истокам и источникам, прежде чем коснуться чего-то, что поистине является российским национальным достоянием. После просмотра этого спектакля захотелось воскликнуть: «Доколе?!! Руки прочь от российской истории и культуры, господа с Запада!» Мне кажется, что патриотически настроенная российская общественность должна сделать всё от неё зависящее, чтобы подобные пасквили и карикатуры на русскую классику впредь не появлялись на российских сценах. *.Созданное по результатам соглашений, достигнутых на Венском конгрессе 1815 г., царство Польское обладало широкой автономией под верховной властью российского императора. Оно обладало собственной конституцией, являвшейся одной из самых либеральных в Европе, которая предусматривала, в частности, свободу слова и религиозную терпимость, а также двухпалатным парламентом (сеймом). Царство Польское имело собственное законодательство, административную и судебную систему, вооружённые силы, денежную единицу и таможенную территорию. Главой государства являлся российский император, имевший титул короля (царя) Польши. Царство Польское фактически находилось в личной унии с Российской империей. Храбров Владимир, Санкт-Петербург